Я остановил лошадь и шагом проехал их. Ничего не случилось. Снова пустил кобылку вскачь. Она понеслась еще быстрее, чем прежде, славная моя.
Дорога становилась все хуже. Деревья теперь образовали коридор, их кроны сплелись, а под ногами шуршал слой опавших листьев. Земля твердая - будто тропинка? Но мы не сворачивали. И скорости мы не сбавили.
Я остановил коня, когда копыта прогрохотали по доскам подъемного моста и мы проехали в ворота. Замок появился сразу, вырос из леса, стеной обозначившись за пятью метрами моста, и моя реакция была - вспышка адреналина.
Был он массивен, окружен глубоким рвом, с высокими стенами и башнями. В некоторых бойницах горел свет. Лес стеной подступал ко рву. «Не по правилам, - подумал я, - все вокруг должно быть чисто на полтора - два перестрела».
Внутренний дворик был вымощен хорошо подогнанным булыжником и чисто убран. Не особенно большой, насквозь простреливающийся, - все, как и должно быть. У самых ворот - они были подняты - я отпустил Глорию:
- Кэр, уводи ее!
Он все сделал как надо, умница. Будет летать, найдет себе подружку там, в синеве, заведет птенцов. Будет счастлив, в отличие от меня. Я вспомнил Катю, такую милую и такую далекую. Стоял в тени стены и тупо смотрел на выложенную посреди двора розу ветров, а как вспомнил ее и вспомнил, что мне здесь нужно, подскочил к первой попавшейся двери (это для моего сознания она была первой попавшейся, но, скорее всего, отнюдь не для подсознания) и бухнул в нее кулаком.
- Чего надо?
Открылась дверь, полоса света легла на камни, из-за двери доносились запахи и звуки кухни.
- Кто здесь хозяин?
Вышла толстая кухарка, посмотрела на меня:
- Парень, здесь хозяев нету. Здесь коммунизм.
Я чуть в осадок не выпал. Мне захотелось выругаться. Я сильно сопел, но молчал. И она тоже молчала. Наверное, управляет здешним государством.
- Ну давай, заходи, - сказала все-таки.
- Не хочу.
- А чего хочешь?
- Узнать кое-что.
- Не знаю я ничего, - она произнесла последнее слово, протягивая его, как говорят москвичи, - хочешь, вот к Хозяину иди.
Она сказала это слово явно с большой буквы.
- Куда?
Я хотел уточнить место.
- К Хозяину. Это на самом верху центральной башни.
Главной башни у этого замка не было. Но в голосе этой женщины она существовала.
- Спасибо. Спасибо вам большое.
- Не за что.
«Сам знаю», - по привычке подумал я в шутку (да-да, в шутку, правда!) и пошел туда, где должна была бы быть главная башня. У дальней от ворот стены, чтобы вход был симметричен относительно Розы Ветров. Подошел к пустому месту, протянул руку, нащупал кольцо, взял на себя... и заскрипела, загрохотала створка двери. С чугунными оковами, дубовая, тяжелая, - как у парадного входа Главного Здания МГУ. В общем, все как положено. Вошел, поднявшись по ступенькам, - их было две. Не запнулся, не упал.
- Ну и что тебе нужно? - раздался раздраженный голос. Вокруг темнота - хоть глаз выколи. Потом вспыхнул свет, и, прищурив глаза, я увидел седого старика с длинной бородой и волосами, одетого в темно-синюю хламиду с вышитыми золотой нитью китайскими дракончиками и звездами.
Все меня здесь спрашивают, что мне нужно.
- Это вы здесь Хозяин?
- Да, я.
- Я вас представлял себе совсем по другому.
- Так, что ли?
На меня смотрел суровый немолодой мужик с обветренным-обожженным лицом довольно аристократического склада. На нем был черный плащ до щиколоток, под которым была одежда, какую носили в Англии в шестнадцатом веке морские и военные боевые офицеры. Именно так.
- Да, парень, я знаю, что тебе нужно, - голос суровый, с хропотцой, но не пропитый, - Только просто так ничего не бывает. Хочешь получить назад свою девушку - сделай мне одну услугу. Понимаешь, нам нужно убить дракона, а своих героев нет.
- И вы затеяли эту грязь.
- Теперь только ты можешь ее расхлебать.
- А не страшно разговаривать со мной один на один?
- Мы не одни, и ты ничего не сможешь против меня в моем замке.
- Где гарантии?
- Сначала я отменю свой приказ, потом ты обещаешь мне выполнить мою просьбу.
- То есть сейчас же она и станет свободна от ваших подопечных?
- Да.
- Хорошо. Что нужно сделать?
* * *
Когда я проснулся, за окном уже во всю светило солнце, било в окна, наполняя все светом. Небольшая комната, навроде той, в которой я жил в профилактории в Главном Здании МГУ. Два с половиной на четыре, нехитрая мебель.
Дракон Ленард Трувеллер. Высота в холке 170 см, длина без учета длины хвоста 450 см, вес - 1500 кг. Бескрылый. Вооружнение: 3 огнедышащие пасти, хвост-бич длиной до 400 см, иногда ядовитый, когти на лапах и зубы. Броня чешуйчатая, пробивается старыми мечами и арбалетным болтом. Уязвимые места: шея, брюхо, основание шей, основания лап сзади. Склонен к разговору с противником (пытается доказать свою невиновность, добивается расположения и бьет в спину). Фото.
Это рассказывал мне вчера Анатолий Федорович - так Хозяин Сумеречных назвался мне. Я отказался от чая, так как не хотел бы вкушать одного хлеба с врагом, которого к тому же презираю. Хоть он и умный. Но потом, убедившись в относительной безопасности, свалился в кровать в кольчуге, я ее все равно не собирался снимать на ночь.
Затем я узнал подробности. Это у них вроде преступника, которого им повесили на шею и который от них сбежал. Что ж, за Стикс потом ползти не придется, как Мэллону с ребятами, и то ладно1.
Место жительства: мир Земли, Россия, Республика Марий Эл, Дубовский лесхоз, озера Светлое - Изияр - Нужъяр - Карасьяр - Илхонъяр. Карты прилагаются.
Так я ж был там! На всех этих озерах! Делал замеры содержания взвешенных веществ в воде и оценки ее физических параметров, но никаких драконьих следов не заметил. Между тем с фотокарточки на меня смотрело ужасненькое усаженное шипами и рогами существо вроде молоха. Глушь там страшная, это верно.
- Когда вы были там, - спросил Анатолий Федорович, постучав и войдя в комнату, - у вас не возникало ощущение присутствия? Там очень много болот, а он их любит, потому что невернувшихся из трясины не ищут.
- Было однажды, когда я плавал по Изи-яру. Я вспомнил тогда легенду о голубом шаре.
На одноместном рыбачьем плотике, который грозит опрокинуться, даже если ты стоишь, а не сидишь строго в центре, было не по себе, - ведь я знал, что внизу не один-два, а пятнадцать метров голубизны. В двух метрах от берега длинный шест не находил дна. Где-то в глубине плыли стебли подводных растений и был свой мир.
- Голубой шар - совсем другое.
- Что же, по вашему?
- Не знаю, но хотел бы знать. Еще есть вопросы?
- Нет.
- Тогда я вам напоследок скажу, что все в этой истории зависит от вас. Вы можете добиться этой девушки, а можете потерять ее совсем. Вы может и хотите разрубить меня сейчас на две половинки своим мечом, но лучше от этого не будет. Вас ждут две лошади и провизия, и вперед.
Что-то здесь не так. Все равно не так.
- Конечно, не так, Дикон. В самом конце, над трупом Ленарда, тебе станет ясно все до последнего штриха. А сейчас рано.
Эта сволочь читает мои мысли.
- Точно.
- Как мне ехать?
- Конь знает дорогу в ваш мир, а затем ты доберешься сам. Вы вывалитесь около поселка Юрино. Карта и прочие полезные вещи в снаряжении.
* * *
Конь и вправду вывалился на грунтовку около деревни Юрино. Незнакомое место. Позднее летнее утро, вовсю зеленеет листва и поют пташки. Свежий воздух, еще не распаренный полуденным зноем. Мы здесь где-то заканчивали вторую категорию, часа четыре ждали автобус на остановке, так что место должно быть знакомое. Я знал, куда ехать.
Анатолий Федорович свернет время так, что я вернусь домой к утру. Чтобы бабушка не волновалась.
Нашел ближайшую дорогу, ведущую в глубь леса в нужном направлении, и отправился по ней. Она как две капли воды была похожа на ту, по которой когда-то мы вышли из леса с пустыми рюкзаками, довольные собой и погодой. У меня накопилась куча записей, личных и практичных, всяких научных, и я освободился от депрессии по поводу самой первой понравившейся девушки, так что был, наверное, счастливее всех. Да уж, когда впереди пятнадцать или больше километров не спеша, пятнадцать кило5 мыслей и одиночества до озера Нужъяр, почему бы и не подумать о давно ушедшем влечении, и что сейчас, и что потом. Позвать Кэра? Да нет, как бы чего не вышло тут со временем. Сейчас день у меня, ночь у Кэра. А! Я, вероятно, в прошлом, бывшем до моего рождения. Или в будущем после смерти. Тогда получается минимум искажений в отношениях прошлого и будущего. На дороге впереди показался силуэт идущего человека. Старушка с палкой и мешком. Траву собирала. Видать, возвращается из обхода потайных уголков.
- День добрый, - говорю с высоты коня. Коня зовут Торок. А его друг, несущий мою поклажу - Борк.
- День добрый, день добрый, - кивает она. Согбенная, старая, говорит с марийским акцентом. Спрыгиваю с коня, чтобы ей легче было глядеть на меня снизу вверх.
- Руш?
- Руш, руш, - по ихнему значит русский.
- Руш, ты там осторожный. Волк ходит, собака ходит. Злой. Много. Ночь в деревню приезжай. Заходи. Ночь в лесу не ночуй - съедят.
- Спасибо, бабушка!
- И ладно, и ладно.
- Год-то какой сейчас?
- Да ты откуда будешь-то?
- Издалека, бабушка. Год-то какой сейчас?
- Сорок третий.
- Война идет?
- Да, кажись. Далеко больно.
- Ну, добрый путь, бабушка!
- Чеверын.6
Итак, дикие собаки и волки. И это летом. Дикие собаки летом? Волки? Может, это волколаки и оборотни? С оборотнями не хотелось бы связываться, хрен их поймешь, плохие они или хорошие. Пока не нападут. Ведь есть верволки, есть злыдни, кто из них есть последователь черта, а кто просто наслаждается свободой, не разобрать. Одних привлекает запах леса, других запах крови и смерти, третьих - запах падали. С дикими собаками все ясно - их нужно резать. Наверное. Впрочем, пока не нападут, не буду их убивать. Но ноги себе и коню табаком потру.
Так размышляя, трусили мы километр за километром, пока не прибыли на озеро Нужъяр.
Сейчас это - памятник природы. Прозрачность воды тринадцать метров! В московском водопроводе и одного нет. Чистое. Сейчас здесь еще гнездится шилохвость - в девяносто четвертом ее уже не видели. Обычное круглое озерцо с низкими берегами, карстовое, один берег со сходом к воде из белого песка - таких потом будет гораздо больше, - другой заболоченный, со сплавиной, из которой торчат чахлые березки и голые, без коры, стволы сосенок. Вокруг везде на десятки километров сосняки, сосняки, сосновый бор. Так называемая южная тайга. Здесь от туберкулеза лечиться хорошо, если место сухое. Болота на противоположном берегу тянутся на пять - семь километров, до соседнего озера Карасъяр. Там мы будем завтра.
Уже часа два как началась вторая половина дня, но есть не хочется. Взял подходящую сухую сосновую ветку, вырезал руну огня, руну битвы и еще инициалы ЛТ. Подошел к берегу и начал хлопать по воде. Раз - два - три - перерыв - раз - два - три. И так минут десять. Никакого ответа.
Что ж. Устрою ночевку и пойду искать по болоту.
Итак, собаки. Нужна сигнализация, защита и дрова. Палатку разобью там, где повыше, в соснячке, и сделаю щит - заслонку из сухих сосенок, два на два метра, на всякий случай.
Этим я и занимался, пока не проголодался. Больше всего пришлось искать дрова - почти все вокруг стоянки уже повыбрали, а нужно было много.
Потом поел. Так и подошло время вечернее. И мы с Бороком поездили вокруг, покричали «Ленард Трувеллер! Иди биться, скотина!» всласть, с использованием, как теперь говорят, ненормативной лексики. Хоть раз в жизни представился повод покричать в лесу, я и использовал его во всю глотку. Так мы шатались, пока не зашло солнце. Приехав домой, возобновили костер, почитали «Венецианский купец» и еще кое-что, а потом залегли баиньки. Я оставил инструкции коням: они поочередно донесут вахту до утра, пока я не проснусь.
Утром я снова постучал по воде «волшебной палочкой», покричал, затем сложил лагерь и отправился на озеро Карасьяр. Доехал туда через часа полтора. Стояла страшная жара, голубело небо, мне так хотелось искупаться, - и нельзя. Обидно. Все ж я окатился пару раз из котелка.
Классно вот так путешествовать. «Еду, еду, еду, еду я, реки, степи, горы и поля...» Я по натуре бродяга. Может, это и не нравится Кате? Да нет, как раз это-то вроде бы нравится. Если ей во мне вообще что-то может нравиться. Случалось ездить стопом по знаменитой трассе Е95 Москва - Питер, и по менее известным, бывать в лесах, полях и городах от полярного круга до Новороссийска, добираться на перекладных электричках... Чего только не было. Везде смотре прежде всего на людей, как они живут и что думают. Дальняя дорога располагает к беседе.
Мимо тянется светлый сосновый бор. Полесье. Здесь я собирал материал для реферата «Полесский долинно-террассовый комплексный озерный район смешанных лесов», которым до сих пор горжусь, хоть я его и провалил на конференции. Марийское полесье. Цепи древних дюнных гряд, заросших за тысячелетия лесом. Наверху дюн - сосняк-беломошник, с подстилкой из ягеля (говорят, до войны приходили на этот ягель даже северные олени!), внизу - топкий зеленомошник, потому что грунтовые воды стоят высоко, в 1-2 метра. А по склона - разные разности переходов. Удивительное многообразие, мозаичность природных сообществ, а ведь это один и тот же сосняк.
«Еду, еду, еду, еду я, реки, степи, горы и поля...» Привязалась песенка. Пять километров - всего час пути. Мы затратили чуть больше, так как никуда не спешили и плелись еле-еле. На Карасьяре я повторил все ту же процедуру разбивания лагеря, заготовки дров, установки сигнализации. Объехал озеро. Вырезал снова рунную надпись - старая осталась в виде послания, снова постукал ей по воде, покричал: «Выходи, подлый трус!» (как мыши из фильма про кота Леопольда). Потом сделал слегу, упоры на ноги наподобие снегоступов, и пошел в болота. Бродил там, пока не проголодался, видел много интересного. Видел болотную жизнь: и в камышах, и в сплавине, и в окнах, какая она. Видел гнезда. Не видел я только дракона Ленарда Трувеллера, и никаких следов его пребывания не обнаружил, так его разэтак. Представьте: парень в полном боевом снаряжении шляется по болоту , собирает прошлогоднюю клюкву, а иногда складывает ладони рупором и орет: «Ленард! Выходи биться!». Дурдом, да и только. Проголодался, часов шесть не ел, и поехал домой. Дело к вечеру, часов пять.
После ужина и водных процедур вдруг вспомнилось про развалины старого канифольного завода на юго-западном берегу озера. Работал он в начале века, гадил в озеро (вода здесь, как и в Нужьяре, кристально чистая). Потом была Революция и смута. Два-три года назад я был там: стоит посреди леса стена. Провалившиеся подвалы, все заросло мхом, травой, а кое-где пробивались уже и молодые деревца.
С трудом нашел я это место. «Башня» вздымалась в небо, как тогда; как положено, лесенки были прогнившие, но в целом руины выглядели посвежее. И вот я обхожу их с фасада и вижу ОГРОМНЫЙ ПАЦИФИК, НАРИСОВАННЫЙ КРОВЬЮ! Кровь свежая...
Здесь явно Зло. Не Сумеречные, нет - они серые, они на такое не способны. Их удел - мелкие пакости, может иногда добродушные, может иногда не очень. Не нравится мне это.
Я вспомнил, что я здесь один. Без огнестрельного оружия, которое так приятно, оказывается, подержать в руках. Мозги закипели от адреналина. Пустил ярость внутрь, заставил себя быть холодным. Посмотрел: кровь может быть и не человеческая, так как сладковатого запаха не было. Но ведь запах мог и выветриться. Сейчас сорок третий год, хиппи еще спят в материнских утробах. Я представил, что любой Черный может сделать с Детьми Цветов, как брызгает их плоть, и захотелось убивать. Трувеллера. Может, он? Кому еще - псовым?
И еще: когда в кровь брызнуло адреналином, я уловил-почувствовал слежку. Неактивно, ненавязчиво, почти неуловимо, но - постоянно. И крепко. Такая повадка у Леса, но это не Лес, не совсем Лес.
«Да, Дик, - сказал я себе, - Боевые действия начались, теперь не до водных процедур». И включился на полную мощность: теперь сенсоры уловили бы любое движение, мысли убийцы, если вдруг кто-то захотел бы засадить мне в спину стрелу.
Но вот что я все-таки сделал: зачерпнул в озере знаменитой воды и окатил ею добрый символ. И еще разок. Отмыл кровь - под ней оказался такой же знак, только нарисованный зеленым мелом, как это делают сами хиппи. Кажется, стало легче, чище. Хотя где уж там.
Было еще светло, но гулять дальше мне не захотелось. Поехали в лагерь, и совсем недалеко от него - метрах в пятистах, на гребне дюны, - нашел след узкой собачьей лапы. Уже, чем обычно даже у собак. Это совсем испортило мне настроение. Захотелось обнести себя крепостными стенами и взять в руки АКС или потяжелее что. Впереди ночь - не ночь, а уравнение с N неизвестными, где N неизвестно тоже!
Усилил оборону лагеря, сбил еще один щит. Костер меня не высвечивает, да все равно потушу-ка я его. Торока оставлю на ночь под седлом, уж простит меня. Завтра поеду на Бороке. Груз лежит компактно, в случае чего.
Ну вот, сели мне на хвост. Кто? Сколько их? Чего хотят? Явно нужно оторваться. Порошочек... Посыплю вокруг табачком. И еще есть зелье - его капельку, чтоб жизнь раем не казалась. Бедняги они, как нанюхаются!
Все равно ясно, что меня сейчас можно раздавить. Что ж, если можно - раздавят. Я уж как-нибудь позабочусь о том, чтоб было нельзя. Эх, арбалет - не лук. Да ладно.
И не оторвешься. Выследят. Я ж посреди леса, тут меня со всех сторон видать, каждый мой шаг слышно. А не заняться ли мне контригрой? Поиграть в гляделки с соглядатаями. Можно и в орлянку с ними поиграть6, да неизвестно, враги они или друзья. Вот плен - пожалуй.
Ловушку-силок не поставишь - не такие глупые, да и я у них на глазах. Остается тактическая. Отжать к берегу озера. Для этого имитировать отступление. Найти бы мысок, - озеро почти совершенно круглое, неровностей береговой линии очень мало. Вот завтра буду переезжать Рутку - там это сделать проще, там куча стариц и излучин. А сейчас можно и отвлечься от всякой пакости. О Кате подумать... Какая она классная... Я даже не могу выразить это словами, кто знает - поймет. Вот я сейчас здесь сижу, а в том, другом, времени она где-то есть, гуляет или уже пришла домой, и ее окно на девятом этаже, под самой крышей, открывается прямо в звезды неба. Спит, может, или читает. Главное - что я знаю: есть на свете такой самый лучший человек. Она есть! Это уже счастье. Может, большего у меня не будет.
Что ж, «человек не властен над собой. Пусть будет так, как решено судьбой». Мудр был мужик. Я хорошо себя чувствую сейчас, но самое большее через пять лет ей наступит пора выходить замуж, и должен появиться человек, который понравится ей. Который даст мне сто очков вперед. Хотя бы тем, что он из хорошей семьи, а я - нет. Вот и все.
Я взял в руки гитару. Уж она-то никогда меня не бросит... Мы уже столько повидали вместе, хоть она и молода: мне подарила ее на восемнадцать лет девушка, которой я понравился в Москве. Столько времени уже прошло, я много бродяжничал и всегда брал с собой Элберет. Знаете, чем гитара лучше женщины? Вы подумайте. Всегда верна, никогда не ревнует, даже если вы играете на другой гитаре в ее присутствии. Не обижается по глупостям и сама глупостей не делает. Готова к игре в любое время. Не болеет, не толстеет и не худеет, сколько бы лет вы не прожили вместе. Не требует не только пищи и воды, но и кучи тряпок (даже для богачей содержать какие-то еще чехлы, кроме летнего и зимнего, абсурдно). Наконец, вы не обязаны возиться с ней всю жизнь и постоянно вкладывать в нее деньги. Продолжать?
Вот мы и шатаемся по белу свету вместе. И нам неплохо в общем-то. Все равно, понятное дело, все равно - я одиночка, так уж вышло. Из-за этого иногда бывает трудно. Вот, например, слег я прошлой зимой - в Универ чуть ли не на четвереньках ползал, только чтобы вообще не загнуться. Возвращаешься домой - еле сил хватает до кровати доползти. И так охота, чтобы кто-нибудь был рядом. Мама, друг, подруга. Просто чайку налить, поболтать, укрыться от хреновых мыслей. А потом здоров - и вот снова силен и доволен собой.
Хорошо здесь. Звезды, чистое небо. Будет ясное, свежее утро. А я пока перебираю струны. «Мне жизнь с каждым днем постней в болоте из сытых дней...». Вот и изведываю всякое. «Не вдоль по речке, не по лесам, вдали от родных огней. Ты выбрал эту дорогу сам, тебе идти по ней...». Да, идти. «И если ты не придешь назад, то кто же пойдет вперед?» Тот, кто споет мои песни вслед за мной, прочтет то, что я написал. Мой сын. Внук. Правнук. Кто-нибудь пройдет эту дорогу и вернется живым, сложит сказку со счастливым концом. Почему бы им не быть мне? Почему - в этом соль. «Для вас, сударь, она чересчур соленая», - сказала бы мне Мэри из «Двенадцатой ночи».
Да, в этом соль. «Шепот ветра в иглах сосен укрывает от дождя...», «Мох», «Кельтский дождь» - песни лились из меня. Я дарил себя этому озеру, этому небу, лесу, Кате, которая счастливо посапывает себе где-то далеко во времени и пространстве, за лесами и реками, в будущем.
Начали слипаться глаза, и я пошел спать. Снилась какая-то мелодия, такая хорошая, как раз для новой песни. Я отчетливо понимал, что там к чему, я понимал эту музыку! «Нужно записать», - думал мой мозг, пока я просыпался от того, что Торок теребил меня губами за плечо. Было часа четыре, на востоке светлело небо. Я вскочил и оглянулся.
Стая. Довольно большая. Дикие собаки и несколько волков, держащихся отдельно. Я быстро нагрузил коней. Слава Богу, успел. Я придумал, как оторваться от них: уйду по реке, сложно, но можно, по крайней мере ни следов, ни запаха. Только визуально, а тут мы и сами хитры.
А сейчас нужно с этими разобраться.
Пятьсот метров осталось. Они затрубили. Волки остановились на секунду, присели и затрубили. А собаки гавкнули по паре раз, сурово так. Пятнадцать. И четыре волка. Четыре капитана, уносящие труп Гамлета. Пришедшие за его трупом. Что ж, Торок, Борк, станьте туда и Будьте готовы отбиваться. Вперед!
Пока они шли еще плотно, я вогнал в их толпу три болта. Они, дураки, не знали, что ли, что арбалет бьет дальше лука, и рассыпаться начали за один перестрел. Волки сзади. Все летят-стелются.
Одиннадцать. Навалились.
«Торнадо»7. Пятеро ушло. Все в крови. Отвратительно. Меня вроде поцарапали.
Еще двадцать, широкогрудых. Страшно. «Торнадо». Торок кого-то копытом хватил. Я уже всех не сдержу. Коней рвут, убью...
Разом все отхлынуло. Вдалеке послышался вой очень многих голосов.
Торок, Борк, ко мне! Не ранены? Аллюр!
Последнему я размозжил черепушку уже с коня. Нужно как можно быстрее добраться до Рутки и переправиться. Скачем, други! Бери южнее!
«Во хмелю слегка
Лесом правил я,
Не устал пока,
Пел за здравие,
А умел я петь
Песни вздорные:
Как любил я вас,
Очи черные!»
Высоцкий бессмертен. А я нет. И поэтому мне очень нужно знать, перекрыли ли они мне дорогу. Есть все-таки план, как их обмануть: я возьму направление на Визимьяры и так пересеку Рутку, чтоб у преследователей не осталось сомнений, что я пошел туда. И там, у реки, я устрою засаду для лазутчиков. Вроде, Лес еще за меня - это будет видно. А сам против течения поднимусь на север, то есть в прямо противоположную сторону. И там высажусь не на левый берег, а на правый, и там денек-другой проведу. Речка мелкая, можно идти по отмелям, и все следы смываются. Только б успеть! Только б успеть!
Торок и Борк поведут погоню к Визимьярам. Под грузом, чтоб следы были какие надо. Добегут до Кокшайского тракта, а там уже люди, безопасно. До моста километров семь, и поднимутся вверх по течению, пока не догонят меня. Обычным лошадям я бы такое не доверил, но это, похоже, особые. Может, отрабатывающие наказание какие-то подручные Анатолия Федоровича. Думаю, ни волки их не разорвут, ни люди не поймают.
Погоню мы опередили на десять минут, когда вышли к броду. Перебрались: вода не доставала коням до колен. Это место было как раз в изгибе излучины, что мне и нужно было. Я отъехал подальше в лес.
Четверо волков выбежали к броду. Двое остались, двое бросились в воду и быстро переплыли реку. Оказавшись на этой стороне, проверили мой след и дали знак переправляться следующим. Подождав их, я выехал навстречу и быстро закрыл выход из излучины. Один получил болт сразу же, другой в броске к воде. Двое оставшихся стояли, напряженно смотря на меня изподлобья, оскалив зубы и выпрямив лапы. Я их спросил: «Вы - Урук-хай8?» Кивают. Я спешился; они тут же бросились на меня; я их зарезал.
Что ж, теперь у меня есть два - три часа. Это время я употребил на снаряжение и заметание следов. Получилось и то и другое неплохо. Вот мы и опять с Элли вдвоем. Плюс меч, нож и арбалет, кольчуга, шлем, сухари, соль и спички.
Снабдил Торока и Борока инструкциями, и они поскакали. А я вошел в речку, закатав до колен штаны, и так побрел по отмелям вверх по течнию.
Рутка - обыкновенная необыкновенная лесная равнинная речушка. Течет-петляет, мелкая, метров двадцать шириной, с дном из песка. Часто поперек течения встает упавшее на ветки дерево или даже завал из нескольких.
Где-то позади я услышал досадливый вой. Надеюсь, вода успеет отнести мои запахи и сделать их неразличимо тусклыми. А то мне несдобровать. С другой стороны, если бы мы пошли к Визимьярам втроем, шансов было бы намного меньше. Волки очень выносливы. А мои были утомлены своими дежурствами. Сейчас их хватит дольше.
Берега у Рутки вполне обрывистые, высокие. Над водой склоняются ивы и березки, крушина, которые растут в пойме, за ними поднимается сосновый бор. Бреду, бреду себе по щиколотку в воде, смотрю вокруг. Уже давно утро, вежее летнее радостное утро, бойко распелись птицы. Вот трещотка извечная, гляди-ка, и зимородок. Солнышко щедро поливает с голубых небес этот мир, и все здесь занимаются своим делом, начиная от одуревшей от семейных забот мухоловки-пеструшки и заканчивая диатомовыми водорослями. А я шлепаю себе по воде и смотрю, кто живет в песке, и Элли нежится под лучами солнышка. Мирно, покойно, вода плещется.
Это мечта - просто идти и не о чем ни думать. Я так и написал ей в одном из писем: идти, пусть камешки под ногами шуршат или песок, немного увязать в земле, но не думать ни о чем, просто смотреть и впитывать гармонию этого мира...
Между прочим, однако, сорок третий год. Лето; похоже, июль. Где-то западнее, под Курском, Орлом и Белгородом мои ровесники, и даже еще младше ребята, и взрослые мужики сейчас сотнями и тысячами живот свой кладут, чтобы я мог вот так шлепать по воде и думать по-русски. А не по-немецки. Не раздумывая. И никто еще не знает, чем эта великая война закончится. И это сейчас - сейчас, в этот миг!
Долго ли, коротко ли я так шел, а кони нагнали меня к вечеру. Теперь в первую очередь им нужен сон и отдых, завтра утром помою-потру их и дам тонизирующее. Травка здесь неважная: заливных лугов нет, песок. Ходили они по берегу, что-то искали. Умные коняги, не подвели.
Я-то поел давно, хорошо отдохнул, еще успел малинки в лесу пособирать. Ночью подежурю, а поутру двинем на Светлое. От собак я вроде оторвался.
И тут я почувствовал, что убираться отсюда нужно побыстрее. Это мнительность, но чем скорее, тем лучше. Я здесь уже не чувствую себя в безопасности.
Задул довольно сильный ветерок, западный. Хорошо бы северо-западный. Знаю я одно глухое место неподалёку, называется озеро Арбуч. Там можно переночевать. Что ж, пойдем туда? Пошли.
В самом начале пути я сотворил запутывающий рисунок из следов, какими запутывают волков, и вот мы отошли и идем по какой-то лесной тропинке. И пересекалась она с лесной же дорогой. Настала пора пересечь дорогу, а кони вдруг встали - ни в какую - и подались в кусты. Я зарядил арбалет, изготовился и тоже спрятался - в ветвях сосенок. Да, и там можно спрятаться.
Я сразу увидел стаю собак, мчавшихся по дороге, а она была параллельна реке. Десять собак и волк - оборотень, наверное. Ветер был на нас - еще одно везение. Это их движение вполне могло бы означать, что наш маневр раскрыт, между прочим. Да так оно и должно быть - в лесу все тайное становится явным быстрее, чем в цивилизации. День у них я выиграл, и они еще не знают, где я.
* * *
Прихожу к Арбучу в половине двенадцатого. Взобрался на сосну, чтоб посмотреть, нет ли засады на стоянке, и вижу вдруг домики-бараки, грузовик, свет в окнах. Все это огорожено забором с массивными железными воротами. По видимому, это птицефабрика, остатки которой мы нашли в девяносто пятом в виде сарая, нужника и вот этих ворот, на которых весело катались всей командой в одиннадцать человек. Стоят громадные ворота посреди леса - что может быть прикольнее? Как на них не покачаться на них?
А там только что приехал грузовик, его разгружают двое мужиков-марийцев и дюжина женщин - в основном марийки, трое русских. Таскают мешки. В озеро спускается помост. Он тоже сохранится через пятьдесят лет. Забора и бараков не будет - на их месте вырастет светлый сосняк с подолом из багульника, в котором у меня закружит голову, когда я пойду здесь гулять босиком. Через полвека.
Воистину, странные чувства: я здесь уже был в будущем.
Что дальше делать? Идти к ним или нет? Тут я заметил, что все они кашляют. И пошел.
Окликнули меня по марийски, за пятьдесят метров до ограды. Я не понимаю этот язык, я сказал: «Здравствуйте!».
- Руш?
- Руш.
- Кто такой?
- Посыльный из Юрина. Мне нужно к вашему начальнику.
- Я и есть начальник.
- Привез вам лекарства.
- Быстрее заходи.
Вот как, даже «быстрее». Что их прихватило - грипп какой-нибудь, туберкулез? В Марийской эта гадость частенько встречается - у нас повышенная влажность. Или «быстрее» - потому что снаружи опасность? Забор-то - как крепостная стена: частокол, а не дощатый.
Открылись ворота, я завожу коней, и сразу защелкали языками женщины - залюбовались. И начальник оценивающе провел по ним взглядом. Потом им бросился в глаза мой странный внешний вид: вместо гимнастерки невиданные никем джинсы и рубашка под вылинявшей до белесого цвета штормовкой, все явно не по моде. В руках у мужиков было по винтовке с примкнутыми штыками. И они были наготове пустить их в дело. Правда, это не помогло бы им, но они ж не знали.
- Комсомолец Державин с грузом лекарств прибыл! - вытянулся я.
- Как через лес прошел-то?
- До Карасьяра не мешал никто, а дальше вскачь. Они отстали. Товарищ начальник, поступили сведения, что стаи волков и диких собак являются специально дрессированными диверсионными командами немцев, подосланными к нам с целью подорвать производство. Такие же скопления животных были обнаружены в Подмосковье, на Нижней Волге, в ряде других районов. К сожалению, сейчас приходится обороняться своими силами, так как битва на Курской дуге требует каждого бойца. Я фельдшер, привез вам тринитрофенизилалтамол. Это новое средство, помогает наверняка.
- Ладно. Где твое оружие?
Ах да, меня же не могли пустить одного через лес.
- Боевой самострел, - и показываю арбалет, - и сабля, - достаю меч.
- Ты кавалерист? - в голосе послышалась нотка уважения.
- Обучался в буденновской школе ДОСААФ! - чеканю и думаю: «А была ли эта организация до войны?» Впрочем, сгодится.
- В общем, вижу, на все руки мастер. А родом откуда, приехал откуда?
- Из Йошкар-Олы.
Все-таки врать нужно по минимуму.
- Ну, товарищ Державин, проходи. Есть хочешь?
- Так точно. Но сначала выполню обязанности, товарищ?
- Янаев.
- Товарищ Янаев?
- Выполняй.
- Значит, так: таблетки принимать в течении недели три раза в день по половине таблетки, - и достаю четырнадцать упаковок того, что нужно. Просто достаю, и все! Глюк. Я вообще-то не дурак. Достал таблетки, а вижу их в первый раз в жизни. Пожалуй...
- Иди есть, тебе Маша приготовила.
Супчик, который мне поставила женщина, был рыбный, средней наваристости, островками плавала в нем картошка и морковь прошлого года. Сейчас война. Едят ли эти люди хоть такой суп? Не по себе становится...
В общем, я его доел и понял, что пора спать. Мне где-то что-то постелили, и я уснул. Помню, глаза отчаянно слипались, а я все искал коней, наконец нашел их в каком-то сарае и перетащил свой тюфяк туда. И навалилась ночь.
* * *
Никаких снов я не видел, как обычно, а проснулся около десяти. И до одиннадцати валялся, хоть и стыдно в этом признаваться.
Пошел умываться к озеру, а там какая-то из женщин стирала белье. Я обратил внимание на ее кашель:
- У вас все так кашляют?
- Все.
Если все, то мне сегодня отсюда не уйти. Потому что любые колеса - как мертвому припарки, нужно самому. Нашел начальника, этого Янаева, сказал, чтоб выделили мне комнату с кушеткой и стулом и являлись по одному. Нужно было настроить их имунную систему на сверхактивность, периоды которой должны были быть распределены определенным образом - так, чтобы закончилось все через восемь дней. Использовал для этого акупунктуру, общий массаж и полевые эффекты.
Была там такая молоденькая мариечка, строила глазки. Приятно, что и говорить. Такая плотненькая. Да, тут посреди леса станешь и героем, и суперменом. Только я не собирался никем ставать, сделал ей массаж и прогнал. В корридоре ее встретил добрый бабий хохот.
Последним лег на кушетку Янаев; закончив с ним, я увидел время: семь часов.
- Как давно здесь появилась нечисть? - спрашиваю.
- В прошлом году помаленьку начала. А сейчас расплодилось ее - мочи нет...
- На «Майскую» не нападали? - обрываю я его, так как такие причитания длятся до бесконечности.
- Нет, но мы ждем каждую минуту, боимся вот.
- Слышал, в ваших краях звери невиданные водятся, чуды-юды всякие?
- Да нет, сказки это. Сколько лет хожу по лесу мари, никаких драконов не видел.
Так товарищ Янаев выдал себя с головой.
- Хорошо. Теперь нужно поесть, лечение отнимает много сил.
- Конечно, товарищ Державин.
Мы вышли из сарая, где я все это время, как мясник, работал. Я правда устал. У выхода нас поджидали птичницы. Одна из них отвлекла председателя - чтоб не наорал за уход с рабочего места, наверное, - а другие бросились благодарить. Да, их счастью можно было завидовать: появилась осанка манекенщиц, улыбка дикторш центрального телевидения, походка танцовщиц. Мне знакомо ощущение после такого массажа. Кайф. Никаких болезней. Аппетит и зверское желание работать. Энергия в них кипела.
- Сегодня удвойте им паек, - сказал я Янаеву.
После еды снова пошел умыться к озеру. Понтонный мостик просел под моей тяжестью. Я опустил руки в зеленую воду, посмотрел, что делается в прозрачной сумрачной глубине. Что там могло делаться? Дафнии жрали своих диатомей и клостериумов, циклопы давились микрастериасами и сценедесмусами, добросовестно формировали пеллеты, медленно опускавшиеся на дно, все это становилось добычей мальков рыб. По моему, здесь рыбы должно быть довольно много в сорок третьем. Позже, в семидесятые, ее всю перетравили и переглушили, в восьмидесятые запустили мешок мальков, к моменту нашего визита от которых остался кукиш с маслом. А может быть, без масла, голый. Голенький такой кукиш.
Настроение у меня было замечательное. Светлый солнечный вечер, я улыбаюсь и показываю себе кукиш, зеленая водичка, потом я поднял глаза и увидел собаку, сбегающую полакать воды на том берегу.
Вот как. Собака.
Она, не добежав до воды, повернула назад. Все. Почувствовала-почуяла меня. Эгрегор, что ли, это называется. Через пару часов все вокруг будет оцеплено, если они еще не успели этого сделать.
Я помню, что я очень быстро сложился. Как бы то ни было, погода испортилась еще быстрее. Небо в момент затянуло тучами, в восемь часов было темно как ночью, - такие плотные были сумерки. Прощались под удары ветра: вот пожата рука товарища Янаева, и Торок подо мной взбивает пыль на дороге.

(дальше опять не хватает места в окне

Итак, далее:

Порываюсь к Рутке. Но тут же, через километр-полтора, напарываюсь на заслон, прорываю его и через три сотни метров выезжаю на дорогу, по которой в двух километрах от меня несется в мою сторону огромная свора! Тут мы дали такого деру в противоположную сторону, какого еще никто никогда не видел.
Они взяли меня в клещи. До Визимьяр далеко, до Юрина далеко, деревня Три Рутки еще не существует. Если укрыться на Арбуче, то оттуда ни я не уйду живым, ни те, другие. Почти весь табачный порошок я истратил. Кони устанут, а псы - нет. Что делать? Схватку я проиграю, если их будет больше двадцати. Сейчас полдевятого, к полуночи в конях не останется сил. Шахматы. Но я вроде вижу решение партии: перенести место действия к Визимьярам, а там будет видно. Короче, мотать отсюда не спеша.
И мы старательно вели за собой погоню до половины одиннадцатого на юго-восток, к Визимьярам. И вот уже мы приближаемся к мосту через Красную, как навстречу слышится лай еще большей своры, чем та, что сзади. Мы сделали петлю и повели уже удвоенную погоню по нашим же следам назад.
Лошади творили чудеса. Столько бежать и на такой скорости способны только Торок и Борок, поклон им за это. Но и они начали уставать к половине двенадцатого. Погоня медленно и неотвратимо приближалась, но мы, может, успеем добраться до цели. Чтоб облегчить им усилия, давно бежал, держась за седло. Полная луна заливала нашу дорогу своим молочным светом, иногда ветки сосен нависали над дорогой, и все было серебряное: лес, дорога, мы и весь мир. И погоня из оборотней тоже, наверное.
И вот наконец я вижу огни. Сплошная темень, хоть глаз выколи, и в ней - желтое окно. Странно: до Арбуча воробьиный скок, а мне Янаев говорил, что здесь в округе в радиусе двадцати километров никто не живет.
Это избушка, полуземлянка, такая вросшая с потрохами в грунт. Стучу в сени, открываю без спроса, стучу в комнату. Все это быстро, но с расстановкой, вежливо и даже вальяжно. Но открывать мне явно не торопятся.
- Кто там?
- Добрый молодец.
Тем временем пол сеней у меня под ногами начал невозмутимо разъезжаться. Затем створки быстро расхлопнулись, но я к этому моменту воспринимал время совсем иначе и стоял, упершись раздвинутыми ногами в стены сеней, которые оказались достаточно узки для этого. Все равно никогда бы не подумал, что у меня такая растяжка. Тут было темно, сухо и тепло после ветра снаружи.
Я встал за дверь. Она отворилась, я направил на хозяина арбалет и сказал:
- Это так у вас встречают добрых молодцев?
Он был низкого роста, коренастый настолько, что казался сплюснутым. Всплеснул руками:
- Ай, обманул, обманул меня, бедного, злой гадкий человек...
По такой манере разговора я понял, что это леший. Они такие: сначала стукнут, потом разбираются, кому попало. Спрятал оружие:
- Мы спасаемся от оборотней и диких собак. Сможешь спрятать?
- Да вы уже спрятаны, - но хихикнул, - ни домик мой, ни подворье не видны нечисти. И коники ваши в безопасности.
Не знаю, может, он лжет. Но все равно понимает, должен понимать, что первым помрет он. Я вышел привязать Торока и Борока и через некоторое время увидел погоню. Огромная стая пронеслась мимо, затем резко затормозила - видать, пропали мои следы - и рванула по одной из дорог дальше.
- Спасибо, хозяин. Прости, что так получилось.
- Да ладно уж. Будешь гостем.
Все-таки он мне не особо доверяет. Но раз назвал гостем - вреда не причинит, если это настоящий лешак, а не тот, какие иногда заходят сюда из лесов на юге.
- Спасибо, хозяин. Коней пойду обиходить.
- Можешь поставить их в хлев.
Я расседлал моих товарищей и расчесал их, дал корму, все им устроил.
- Это твой лес, хозяин? - спросил я, вернувшись.
- Мой. Я здесь живу.
- Хороший лес, светлый.
- Не жалуюсь.
- А оборотни не мешают?
- Ох, тяжко, тяжко мне с ними... Развелось их море, наших законов не чтят, дичь-птицу пугают, режут больше, чем могут съесть. Я слышал, что это ты побил их здорово около Карасьяра? Как зовут-то тебя?
- Дик.
- А люди в озеро не гадят?
- Нет, у них старший мужик хороший. Курячий мусор они в лесу закапывают, за это водяник мне рыбку дает, за ущерб. А от этого говна деревья-кусты как бешеные растут. Кругом я в выигрыше, да вдруг враги мне на голову свалились. Конечно, мне что, они придут и уйдут, но тяжко мне, тяжко, тяжелые времена наступили, ох, тяжелые, я даже не помнил таких никогда, ох, тяжелые...
- У меня есть хлеб, фляга воды и сушеное мясо, - обрываю я его стенания, так как он в этом нуждается даже больше меня - не гундосить же ему до утра.
- Что ж, поешь под моим кровом и потом поспишь.
Отстегиваю меч и в ножнах кладу на стол поперек между нами:
- Вот, посмотри, потрогай. Я верю тебе. Как тебя называть, хозяин леса?
- Называй Ваней.
Он со страхом и уважением рассматривал оружие смерти, лежавшее на столе, над которым он возвышался всего на две головы - его головы. Она у него большая, грязная, лохматая. Лесовик как лесовик. Осторожно коснулся пальчиком рукояти, потом погладил резьбу. Да, я не ошибся - будь он нечистью, меч ожег бы его.
Между тем Ваня осмелел и даже подсунул под ножны ладошки и взвесил оружие:
- Да-а...
Потом как будто спохватился:
- Слышь, я тебя медом угощу, живой воды налью, только хлеба у меня нет. У нее особый минеральный состав и пространственная организация диполей, что придает ей целебные свойства женьшеня!
- Пойду достану хлеб. - Не знаю я, где он выучил эту глупую рекламу.
Обрадовал я лешего. Следующие два века будет всем рассказывать, что держал в руках меч воина, настоящий боевой, с именем. И угощал в гостях добра молодца, которому сначала не поверил, но который оказался настоящим добрым молодцем... Пусть порадуется, на него приятно смотреть: старик уже, а все как маленький. Нравится он мне чем-то. Но пора есть и спать.
Сели вечерять. Я разломил пополам хлеб, у меня оставался свежий. Делить хлеб привилегия гостя. Он со вкусом нюхал его, отгрызал - забавно это у него выходило - маленькими кусочками. Наслаждался, в общем, продукцией хлебозавода №4 пятидесятилетней будущности. А мед у него был замечательный. Он где-то откопал как раз такой, какой я люблю - засахаренный липовый, прошлого года. Сидели мы у окна, я слушал его чавканье и почему-то не раздражался, хотя меня это всегда бесит до крайности.
Ваня только спросил, какими судьбами занесло меня в их края, и я сказал, что возил лекарства рабочим в лесу.
- А, а то я смотрю, может, убить дракона собираешься, - заметил он.
- Здесь есть драконы?
- Есть один. Его зовут Ленард Трувеллер. Сколько богатырей проехало к нему - не сосчитать, да ни одного я не видел, чтобы ехал обратно.
- А видел ты самого дракона?
- Нет, границы наших земель далеко друг от друга. Слышал, он большой, трехглавый, плюется на врагов огнем, и те сгорают заживо. Заскочила к нему на болота недавно стая этих собак злых - ни одна не выжила.
- Что ж, удобно. Раз плюнул, и жаркое готово. А где сейчас этот дракон? Ты знаешь, как его одолеть?
- Где он, не знаю, наверное, на озере Светлом. И не ходи туда, Дик, одолеть его невозможно. Я смотрю, парень ты хороший, и говорю как лучше.
- Что ж, спасибо, добрый лесник...
И тут я вижу в ночи фигура огромного роста идет через лес. Нечто длинное, тощее, с длиннющими руками. Прежде, чем я что-то сказал, он дошел до избушки (стало видно вытянутое худое лицо), осторожно постучал в стекло, показал протянутую руку и прогнусавил:
- Дайте хлебушка...
- Да ты заходи, Диконький, - замахал рукой хозяин, - будь гостем, поешь с нами.
- Иди сюда, парень, садись, - сказал я, - мы с тобой почти тезки, так что я угощаю сегодня. У меня ведь еще сухари есть!
Не зря я не стал есть свой последний свежий хлеб!
Росту в нем было метра три. И в низкой комнатенке он сидел сложившись в три раза в уголке. Он дрожал, - давно не ел, видать, бедняга, и задрог, - и держал хлеб двумя руками, так же впитывая каждую молекулу запаха, как и Ваня. И видно было, как на глазах расправляются сутулые плечи, в полных тоски глазах проблескивает радость.
- Спасибо...
- Это Ричард, - похлопал меня по плечу Ваня, - добрый молодец. А это Диконький.
Мы пожали друг другу руки. Диконький был такой же лохматый и грязный, как Ваня, но в нем было еще что-то тоскливое, как эхо большого горя. Говорить расхотелось. Он очень осторожно брал со стола, например, кувшин с медом, и только тогда, когда ему специально предлагали. Знакомая черта. А за меч он держался, как пятилетний малыш за новую игрушечную машинку. И тот не только не обжег его, но и спрятал куда-то свой холод. Он грел! Я сразу вспомнил, какой я сытый, как, черт возьми, много у меня есть всего, что мне всегда дьявольски везло в жизни, и как я недостоин этого, сколько пороков я сохранил еще в себе...
- Возьми фонарь, Ричард, и посвети мне, когда я полезу на чердак за тюфяками, - сказал Ваня. И там, снаружи, произнес без выражения:
- Диконький ищет своих родителей, которые оставили его младенцем в лесу.
Больше он ничего не сказал. И забрал у меня лампу. А на меня обрушилось понимание того, что... как... Я стоял некоторое время в темноте. Потом вышел в ночь, проведал коней, бродил около них. Когда вернулся, Диконький уже спал. Когда после голодного дня хорошо поешь, смаривает быстро. Во сне растрескавшиеся губы прочмокали: «мама», и для меня этого было уже слишком. Все поплыло перед глазами...
У меня ведь тоже были отец и мать - до шестнадцати лет, когда отец умер, а маму увезли в психушку. А до этого общались с отцом мы два года всего - они были разведены, и мы, дети, росли у мамы, а отца я открыл для себя заново лишь в четырнадцать. Ничего мужик оказался. Я называл его на «вы»; может быть, ему было больно... А потом укатил учиться за много сотен километров, потому что таков мой путь, в те смутные времена не было надежды заработать дома. Тогда вообще никто не зарабатывал по труду. Обогащались преступники, мразь и слякоть. А мне нужно было - и сейчас нужно - будущее, мне говорили: «Ты пропадешь здесь». И были правы.Мне нужно было самое лучшее обучение. В Йошке остались два моих брата, бабушка, не выходящая из дому, и больная мама. Мы погодки, и у среднего были свои проблемы, у младшего - свои. О Господи, все обошлось. Но все равно нас коснулась тень большого горя, мы почувствовали его холод. Да, Диконький, я представляю себе, как это, когда мамы нету рядом - хоть и очень смутно, я могу представить себе твою боль, которую ты, дай Бог, не понимаешь еще. Эх, маленький, мы тебе найдем маму. Если меня не убьют. Только так я могу жить дальше - раз эхо это и меня коснулось.
Я лег спать и с трудом уснул. Я не знаю, где найду маму для Диконького. Вспомнилась эта молодая марийка, и меня скрутило снова. Как хорошо, что я прогнал ее...
Утром предстоял путь к Светлому.
* * *
Первый раз я ее увидел, когда мы шли с Женькой и Илианой на Пушкина, 8. Начало апреля было, яркое солнце и лужи на тротуаре. Не помню точно, была там Настя или нет, но Дашка и Катя были. Девчонки были знакомы друг с другом и разговорились, а я стоял рядом и подставлял ветру волосы. Все они были очень милы, привлекательны, но я отметил для себя, что Катя - самая красивая. Не снаружи, нет - внутри. Она была сама по себе, ей никто не был нужен, она любит проводить время в своей компании, она свободна и независима. И она - королева.
Я тогда был занят совершенно другим. Тогда я еще отвечал на вопрос «Как дела?», что у меня все классно. Я был почти счастлив, золотое время, понимал это и старался жить как можно полнее. Но Свет не познается без познания Тьмы, понять Добро и Зло по отдельности невозможно. И хорошее не ощутишь без плохого. Я торчал там, был счастлив, наверное, очень глупо выглядел. Затем мы пошли по своим делам, а они по своим.
Потом случайно наткнулся на них в библиотеке. И встречал еще не раз. И всегда отмечал про себя: Катенька-Катюша всех превосходит.

Произошло то, что должно было произойти.
В рабочем ежедневнике я нашел это место: двадцатое апреля, воскресенье. На этой страничке какой-то черновик, и я восстановил по другим записям. Но я, я сам помню гораздо лучше, чем мой блокнот.
В тот вечер в журналистском клубе, в который я входил тогда, был сейшн. Еще по дороге я заметил ее - и больше не отходил ни на шаг. Она была феей - да, феей. Как и сейчас.
Она отвела мне роль друга. Я не знал об этом, хотел быть ближе, конечно, и вообще был маленький и глупый. Мое бедное сердечко уже не остановить. Был замечательный поцелуй, а потом она исчезла, испарилась. «Встретимся во вторник», - только и услышал я. И подставлял грудь холодному ветру, распахивая куртку, когда шел домой мимо ночного леса. Я шел по дороге, думал о ней и пел; пьянел от восторга, короткого, как песня подснежника, счастья, подобного вспышке света перед тьмой, что наступила затем. Лес вздымался черной непроходимой чащей сосен и елей, и чудилось: вот-вот покажутся, встанут над крепостной стеной леса грозные башни цитадели мрачного замка, и желтый цвет будет гореть лишь в двух узких треугольных бойницах тех комнат, где люди в темном еще не легли спать, и кто-то в черном плаще обопрется рукой о стенку ниши и посмотрит сверху вниз на город, блистающий алмазами огней.
Это было чудесно. И это, конечно, не могло продолжаться долго.
Тогда я готовился к экзаменам в Университет. Администрация школы выделила мне неделю, чтобы подготовиться. Неделю свободного времени! Эта неделя начиналась сразу после того воскресенья.
А еще тогда я усиленно тренировался в фехтовании с толкинистами, в Ордене. С половины седьмого до половины восьмого утра мы бились на берегу Реки Святого Кокша.
Она назначила мне встречу во вторник. Я был сам не свой, я не находил себе места, я будто летал на крыльях...
Во вторник она была так мила. Она улыбалась мне и смеялась, и искорка в моей душе превратилась в пламя, - что может быть яростнее, чем пожар в лесу? Конечно, она не позволила мне хоть что-то сделать, и я был горестен потому только, что не получил на прощание ее улыбки. Из разговора с Сэмом и Слэйером (там был еще третий какой-то) получилась небольшая ссора. Сэму-то все равно, а вот Слэйер обиделся. Интересно, он и сейчас обижается, бедняга?
За вторником пришла среда, а за средой - четверг, и так далее. Я уже не мог учиться серьезно; не мог вечером заснуть, не увидев ее хоть раз, не поговорив с ней. И всю неделю, до самого экзамена, пинал балду в состоянии полнейшей абстракции и прострации. А Катенька наконец поняла, что со мной, и стала обходиться гораздо холоднее. Умница, она хотела помочь мне, хоть я и надоел ей порядочно.
Вставал в шесть, первым троллейбусом ехал на тренировку - до половины восьмого, потом ждал ее у подъезда, чтобы проводить в школу. А потом делал вид, что что-то делаю - до вечера.
А вечером я снова сидел в ее подъезде, пел песенки, и думал, и грустил. Бабушка дома ворчала, что я поздно прихожу. Потом привыкла.
* * *
Cветлое расположено в такой глуши, что пробраться к нему напрямую со стороны Рутки весьма проблематично - прямая дорога есть только со стороны Визимьяр. Я ехал на обычной маршевой скорости, и никто мне не мешал до самого озера, что странно. Может, сейчас у противника выходной? Мы договорились с лешим, что он присмотрит за Диконьким до моего возвращения. Всю дорогу думал об этом: как найти такую, чтоб наверняка, чтоб не бросила, хоть он еле говорит. Пел песню мамонтенка из детского мультфильма. Там мамонтенок проснулся от тысячелетнего сна в Антарктиде: «А где мама?». И вот он плывет на льдине искать маму.
«Меня не пугают ни волны, ни ветер,
Плыву я к единственной маме на свете,
К единственной маме на свете,
К единственной маме на свете».
У одной из моих знакомых нет своих детей. Женщина она хорошая. Вдруг захочет Диконького усыновить? А остальное все приложится. Прорвёмся!
Выехал на узкоколейку, по которой как раз в эту эпоху должны были интенсивно возить лес с вырубок. Мы видели ее уже лет десять как заброшенной, паровоз и вагоны ржавели на заросших бурьяном путях давно забытой станции. Если не потеряю темпа, к шести вечера доберусь до берега озера. Я не устал ничуть, пожалуй, готов сразиться хоть сейчас. Кони тоже бодренькие. Но сначала нужно поесть.
Что я и сделал. На ходу, не слезая, насыпал им в торбы овса, достал свое обычное сушеное мясо, сухари и флягу с живой водой. Ваня что-то говорил про целебные свойства женьшеня...
Почти до самого Светлого я думал о Кате. Ясно дело, мне жалко помереть, но... как я захотел, так и сделаю. Прибьет меня Трувеллер - все равно я ей не нужен, а я его убью - будет надежда. Надежда - это классно. И другого пути нет, раз я так сказал. Все-таки какая она хорошая, замечательная. И умница. Как ее мама. О такой дочери можно только мечтать, наверное.
По мере приближения количество адреналина в крови все возрастало. Я ярился. За километр, на холме, подтянул подпруги и доспехи, тщательно проверил все вплоть до табака. Напустил на себя ледяное спокойствие и готовность. От винта!
Выезжаем на берег. Как всегда, озеро поражает своей красотой. Зеркало полтора на два километра, на низких берегах светлый сосняк. Вода спокойная, чистая, как в Нужъяре, песчаные пляжики. В девяносто пятом я обошел его кругом по береговой линии - подсчитывал кострища для своих исследований. Значит, опыт есть.
Начал я объезд с того берега, который повыше. Тут сосняк не утопает в мокром мхе, и тропинка бежит по берегу ровно. Не стал кричать «Ленард, выходи!», это я всегда успею. Никого не увидел. Затем углубился в более топкий берег. Здесь лес стоит вровень с водой, а иногда и ниже. Передвигаться сложно и шумно. Сам-то еще мог бы красться, но вот кони... И одних их не оставишь - как бы не сожрал окаянный. А тут бурелом - то и дело перелезаешь через упавшие стволы, перебираешься по ним, прыгаешь через лужи, под ногами силки сплетенных корней деревьев, норовят сцапать тебя покрепче. Здесь растения быстро дорастают до максимальных размеров - воды-то полно, - но и отмирают тоже очень быстро. И быстро разлагаются.
В самом дальнем от стоянки углу озера я наконец нащел Ленарда Трувеллера. Он нежился в воде среди листьев кувшинок. Берега Светлого очень полого уходят в озеро и потом резко обрываются. В десяти метрах от берега он возвышался над водой на половину корпуса, стоя на четырех лапах. И голова у него одна, а не три. Такое ощущение, что я его быстро забью. Точнее, без труда. Я таких зверей видел в Палеонтологическом музее в Москве на метро Теплый Стан, бронтозавры называются. Кстати, я читал и статью в «Технике-Молодежи», посвященную механизму действия хвоста. Согласно математическим моделям, он работал как бич: с уменьшением площади поперечного сечения по длине кинетическая энергия волнообразного движения возрастает. И насколько подвижна его шея, там тоже описано: свобода движений по вертикали гораздо больше, чем по горизонтали. Так вот, это бедное животное жевало какую-то зелень, и вид у него был несчастный.
Увидев, что я приближаюсь, он продолжал жевать свои кувшинки с таким видом, какой я наблюдал у Анечки Эпельбаум из нашей группы: глаза на меня или куда-то в одну точку, и никакой в них мысли, но добрые-добрые. Когда я выбрался на наконец к урезу воды, он проглотил свою траву - я видел, как комок шел по пищеводу, - и сказал, глядя мне в глаза:
- Убивать пришел, да?
Голос у него не особо высокий, не особо низкий, усталый, как будто к нему каждый день по десятку добрых молодцев приходит.
- Да, придется, ты уж извини и защищайся.
Я встал в боевую стойку, но он продолжал:
- Ты хочешь узнать что-то о некой девушке по имени Катя?
- Ты хочешь рассказать мне?
- Ты сам все знаешь, - голос его стал жестче, - пойди подумай, лагерь разбей на месте стоянки на берегу, к одиннадцати я приплыву побеседовать. А к утру состоится поединок. Мое слово.
Что ж, слово так слово. Но спиной к нему я поворачиваться все равно не буду. И змею во мхе не пропущу, если что. С превеликими осторожностями я выбрался на сухое место.
«Странный какой-то дракон, - думал я, бродя по сосняку. На установку лагеря, костер , еду и бревенчатые щиты не потребовалось много времени, - но он прав, может, я найду все ответы сам».
Только сначала нужно с толком задать вопросы. Вот кажется, все ясно: Сумеречные нам мешают, я уберу их с дороги, убив дракона, и все будет о’кей. Хэппи-энд. Или не будет?
Не достоин я ее. Я думал: может, кровь достойного противника сделает меня достойнее? Сейчас все больше и больше сомневаюсь. Единственный настоящий противник для меня - я сам. А самого себя я так и не преодолел.
А кто из нас смог это? Вообще, возможно ли это «по определению»? Может, милой и нужен именно такой - сильнее самого себя который? Добившийся мастерства в каком-то, пусть одном, деле, но настоящего. А не посредственность во множестве ремесел. Я же представляю из себя именно второе. Учился музыке - нет слуха, нравилось петь - пропадает голос; поэт, не написавший и дюжины настоящих стихов; писатель, ни разу не издававшийся. Спортсмен и то никудышный: и рукопашным, и фехтованием, и туризмом, и чем только еще не занимался, но - ничем не овладел в совершенстве, даже настольным теннисом. В науке я не очень умный, даже «очень не» скорее. Универсал, делающий все одинаково плохо. И все же что-то нашли во мне те девчонки, которым нравился когда-то. Просто подходил им.
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о размышляющем Дике». В конце концов, правда - я угрюмый одиночка. Ни денег, ни веселья у меня никогда не было, с тех пор как наступило Смутное время. Было счастье - друзья и близкие, да с ней общаться. Компании не было более или менее постоянной, за исключением одного-единственного случая. Очень много знакомых. Книги. Книжный ребенок... «Если, путь прорубая отцовским мечом, ты соленые слезы на ус намотал, если в жарком бою испытал, что почем, значит, нужные книги ты в детстве читал». Да, я читал нужные книги. И бои были, и соленые слезы. Вот только усов никогда не отпускал, жалость какая.
Может, просто некрасив? С девчонками бывает. Что ж, тогда остается констатировать и сожалеть.
Не будет хэппи-энда, верняк. Я слишком испачкан этой злой жизнью, чтобы у меня достало силы любить ее так, как она того заслуживает. Слишком слаб, слишком беден, слишком устал. И у нее всегда все было о’кей, «все нормально», как у всех нормальных людей, а у меня - нет, и это тоже ставит отпечаток в душе. Я просто не для нее. Не могу же я сделать ее несчастной ради себя! Ради своего ничтожного сытенького довольства! Я ненормальный, однако...
Разве я не знал этого раньше? Я все равно продолжаю на что-то надеяться. Дурак. Значит, мне надо отказаться от нее? Значит, надо. Пройдет много лет, прежде чем я стану ей достойной парой. А ей пора выходить замуж. Это конец?
Одно радует - она получит достойного. А у меня своя дорога. В день ее свадьбы... Жаль, жить мне нужно долго.
Когда я встретил ее, я был грязным неформалом. А ей - всего пятнадцать. Конечно, я слишком многого от нее хотел и даже не понимал этого. И получил, что заслуживал. Позже я пробовал исправиться, как-то самоусовершенствоваться. Ха! Та боль одиночества, что билась в грудной клетке, лишь сделала меня замкнутее. Но и привык добиваться своих целей, пусть через голод, холод и прочие прелести бродяжничества. А со временем стал веселым общительным парнем.
Лес и блеск меча в лунном свете. И вот я здесь. А она там, в другом времени и пространстве, так далека, что трудно себе представить. Чтоб я сдох...
Что ж, возможно, я и сдохну. Судя по всему, поединок с ним - благое дело, хоть и конец его неясен. Утром. А потом, наверное, Анатолий Федорович расскажет мне то, что я здесь сам себе наплел. Что нужно отказаться от нее.
Не ходить к ней в гости, не петь песни в ее подьезде. И перестать писать письма.
Чтоб я сдох... Да, я когда-то сказал себе: я пойду до конца в этой истории. Это конец? Сотню раз говорил я себе: нет, еще нет. Сейчас, похоже, да. Я ставил над собой эксперименты, забывался в порезанных венах, изнурял себя как только мог. Стал поджарым волчонком, в смехе которого чудится оскал. У меня и песни теперь такие: «Боль. Красное солнце капает сквозь меня...». Это все было незабываемо: музыка, скалы, залитые солнцем, запах смерти и моя кровь. Выбрал бы я этот путь, если бы знал его заранее? - может быть. Но путь не привел ли меня в тупик здесь, на озере Светлом?
Утром поединок. Анатолий Федорович, скотина, выиграет в любом случае. Только он, может, не знает, что проиграет он тоже в любом. Что же, моя история закончилась? Нет, ребятки, она только начинается. Катя, Катя. Катенька. Она такая славная, такая милая, хорошая. Чтоб я сдох... Много где я был, много девушек встречал, но нигде не видел лучше ее. Она же сокровище, какое только и осталось у бедной моей России после Четвертой Смуты...
В общем, в десять я поел - больше, чтоб успокоить нервы и разбередившуюся душу, чем от голода. В одиннадцать, когда припыл Ленард, у меня был готов чай.
Он лежал в воде, а голова покоилась на бревне около костра. При желании я мог бы легко отсечь ее, если только кожа его шеи рубится мечом или топором. Я заметил там роговые щитки, но они были маленькие, а промежутки между ними довольно большие.
- Ну что, - начал он, - разобрался?
- Да.
- Охота биться?
- Да уж побьюсь.
- Ты хочешь? - в голосе послышалось удивление. Он говорил очень спокойно, и если бы это не был враг, я сказал бы - в голосе звучала мудрость.
- Нет, не хочу.
- Ты понял, что вы с ней разные? Что тебе не светит?
- Знал.
- Вот за этим я и пришел. На самом деле тебе светит. Тебе все светит. Ты хороший парень, ты привык все делать сам, и у тебя есть свой путь, - он говорил так, как я сам бы говорил такого рода слова, например, младшему брату: в меру жестко и чуть-чуть утешающе, уважая собеседника, - тебе пришлось много проходить испытаний, и ты держал их с честью твоей семьи. Ты многого достиг, и ты нравишься той части девушек, которой должен нравиться. Просто твоя милая не принадлежит этой части. У тебя ведь все о’кей, Дик, даже если ты пока беден, и у тебя большое будущее. Любая такая девушка, как Катя, была бы рада тесно общаться с тобой, если бы ты старался понравиться и приложил достаточно усилий и цветов. Любая, но не она, Дик.
Я тупо глядел в костер и ворошил угли, лишь механически контролируя Ленарда. Ишь чего, еще вздумает напасть.
- Почему?
- Потому что не судьба, понял? Есть люди, которым это надо пройти. Как ты прошел через все трудности и опасности по дороге сюда. Не судьба!
Слова вонзались в мой мозг, как гвозди.
- Дик! Ты знал этот ответ?
- Знал.
Конечно же, я знал. С тех пор как приехал домой в первое лето. А то и раньше.
- Ты знаешь, кто я?
- Мудак, к которому Хозяин отправляет людей просвещаться.
- Точно. Только он мне не хозяин. Будешь биться?
- Буду.
- Верно, будешь. Утром. Суть в том, что в настоящее время мы с тобой обложены сворой Темного. На помощь спешат верволки, но они не успеют. Знаешь разницу между верволком и оборотнем?
- Верволки - настоящие люди, постигшие настоящую жизнь, а оборотни есть Темные, принявшие это обличье с тем, чтобы лучше чувствовать вкус крови.
- Молодец. Так вот, здесь вокруг оборотни. Они сейчас радуются, что две птички залетели в одну клетку. В четыре они нападут. Раньше у них не доходили до меня руки, их разведку боем я уничтожил, и вот представился случай собрать здесь половину своры. Помои не будет, - он говорил совершенно спокойно и вдруг взорвался:
- Не дают спокойно пожить! Жуешь себе травку и думаешь о смысле жизни, и вот присылает нелегкая собак и бездельников-неучей, которые не могут сами себе очевидного объяснить! Этот Анатолий Федорович уже всю душу вынул! Достал он меня: вот сожгу замок, узнает! То ему, это ему!
- Ладно, парень, успокойся. Погода сегодня хорошая, небо классное и гитара сама в руки просится. Ты подвигайся ближе к костру; хочешь, чайку налью?
- Давай. Ты споешь свои песни?
- Наряду с прочими.
У меня в голове вертелось «Не судьба. Не судьба». Есть такой школьный прикол: два поезда вышли одновременно с одинаковой скоростью по одному и тому же пути из пункта А в пункт Б и из пункта Б в пункт А. «Где они встретятся?», - спрашивает Артур. «Где-то на середине пути», - отвечает Митя. «Не-а, - ему на это Артур, - они не встретятся». «Почему?», - недоумевает Митя. «Не судьба», - говорит Артур и смотрит на Митю ласково-ласково. А у меня вот неласковая история.
- Что ж, мне плевать, - я разъяряюсь, - не судьба так не судьба. Да, я знаю, я ей не пара и я ей не нравлюсь. Потому что не судьба мне понравиться. Ну и плевать. Судьба сказала так, а я думаю иначе и поступать буду иначе, и плевать, что из этого выйдет. Я сказал - до конца пойду, и я так сделаю. И все, что я здесь передумал, еще не полночь. Полночь наступит в час ее свадьбы или чуть раньше, не важно. Я все равно люблю ее, что бы там ни было утром. Ей пора влюбляться - пусть влюбляется, а я в ее подъезде сижу потому, что мне так охота. Получаю удовольствие. И песни пою, потому что мне там поется. Все? Уж я такой, какой я есть, и не хочу быть другим. Это мое право - набрать номер и услышать ее голос, разрешит она мне позвонить еще раз или нет, пусть решает сама. И я не набиваюсь в гости. Что у меня есть внутри, то у меня есть, и все равно, пусть я беден и глуп. Свое сокровище я никому не отдам, тем более дракону-недоростку. Жаль, что мне далеко до Сирано де Бержерака:
«Свобода - вот мой плащ,
И храбрость - мой султан,
И если гордо я не выпрямляю стан
Как вы, благодаря усилиям корсета,
Зато моя душа достаточно пряма.
Хоть шляпа старая сейчас на мне надета,
Зато под нею есть сокровища ума.
Так я иду вперед дорогою прямою
И правда громче шпор звенит везде за мною!»
Может, я и стал чуть более несчастным и теперь мне не нужна кровь этого дракона, но все равно не изменился: такой же Дик-дурак. И у меня много чего впереди, километры неба и дороги; только теперь можно и не отказываться от развлечений, на все наплевать и жить себе? Как свинья? Нет уж! После ее свадьбы будет лаборатория, свечи по ночам на Белом море, ее фото на столе. Песни...
Я взял Элли, и они потекли. Те, которые я люблю больше всех, которые сопровождали меня в моих скитаниях и кормили, когда было нечего есть. Я пою их для нее, только для нее, единственной на свете. Да, я все знаю, и мне плевать. Да, Ленард плеснул мне в душу желчи, и черт с ним, он прав, хоть это и неприятно. Он прав, Катька права, все вокруг правы, а мне плевать: есть чаек-кипяток, есть вода под ногами и звездное небо. Я распелся, и Элберет в ударе, и потрескивает костер, и мне хорошо.
- Понимаю, почему ты не стал верволком, - говорит Ленард.
- Почему это?
- Жизнь больно любишь.
Вот тут он прав.
* * *
Перемывали косточки Френсису Бэкону и Ницше, пели всякие песенки. Чудная ночь, в общем. И вот дело к четырем. Обсудили тактику: я прикрываю его сзади, так как он явно гораздо мощнее. Хвостом он щелкать назад не будет, только вперед и по бокам. Если он крикнет: «Вариант бета!», то он отодвигается задом к берегу озера, а я перехожу в режим берсерка - то бишь в режим «Торнадо». Узнал много нового, между прочим, о поведении драконов в бою. Нескучно оказалось.
- Ну, пора, Дик, - говорит Трувеллер, - три минуты. Ты парень хороший и мне нравишься. Будем живы - встретимся на этом месте. Давай!
- От винта, Лёня!
Кони с грузом, как было условлено, стали в наиболее безопасном месте - в воде под прикрытием прибрежных кустов. Мы заняли свои места. Я должен был стоять спиной к дракону, но стоял боком, памятуя о характеристике Анатолия Федоровича. И видел, как на нас устремилась огромная свора - сплошной ковер из серых, белых, черных, рыжих... Заработал бич, покатились охваченные огнем клубки мяса, запахло паленой шерстью. Хрипели, рычали, выли, скулили, черт знает что еще.
Вот докатились до меня. Я заработал и уже, естественно, не помышлял о том, чтобы беречь спину. Слышал громоподобный рык, полный ярости - Ленарда, после которого волна чуть отхлынула, но прибой продолжал неистово биться. Коней не тронули.
В общем, к половине пятого это закончилось и через пять минут началось снова. К концу я по команде Ленарда перешел в режим «торнадо». Сколько мы их перебили, я не помню. Ленард чуть не запалил лес, так как горелые псы бежали куда глаза глядят - и не всегда к воде. Вонь была сильнейшая. Некоторые оборотни пробовали принимать человеческий вид и оказывались воинами в черных самурайских доспехах. На мою долю ни одного из них, слава Богу, не выпало.
Я был искусан с ног до головы, измотан до предела. Шатаясь, сел на землю.
- Ты цел, Ленард?
- Да, - ответил глухой утробный рык за спиной. Я оглянулся - и вмиг подхватил меч, перекатившись по окровавленному песку в боевую стойку. На меня смотрело ужасное чудовище, в котором узнать Ленарда, болтавшего со мной всю ночь о Бэконе, было невозможно: весь корпус усажен шипами по двадцати сантиметров длиной, кожа сплошь покрыта блестящими переливающимися чешуями, три головы с тремя рогами каждая, и из ноздрей вырывается дым, а в месте, где начинались три шеи, - большой разноцветный воротник, как у тиранозавра, придававший монстру праздничный вид.
- Это моя боевая трансформация, - сказал он, - сзади, Дик.
Конечно, я сделал ошибку, обернувшись. Но, если б он хотел меня убить, легко обошелся бы без таких уловок. Воистину первое впечатление часто бывает обманчиво. Я не увидел никакой опасности и крутанулся назд, подумав, что, может быть, поздно. Но передо мной стоял теперь уже вполне мирной наружности дракончик.
- Читал Бой Кухулина с Фердиадом»?
- Конечно.
- Тогда знаешь, о чем я.
- Знаю, - киваю я и вдруг говорю:
- Схватка закончилась, Трувеллер, и это делает для меня невозможным поединок с тобой. Я прошу тебя считать меня своим другом.
- Молодец, парень, прогрессируешь, - сказал он, будто похлопал по плечу, - теперь и я твой друг тоже.
Тут я потерял сознание.

(дальше cнова обратна не хватает места в окне )))

Проснулся я от холода. Было раннее утро, и солнце едва-едва показалось над горизонтом. Я лежал в тени сосны и сначала увидел светлое голубое небо и крону из иголок, затем Ленарда.
- Очнулся? Меня-то совсем не повредили, благодаря тебе. Я тут полечил тебя немного, сейчас поешь и можешь ехать домой.
Тело еще помнило боль от ран, но при внимательном осмотре я убедился, что от них остались лишь шрамы. Видать, обитатели здешнего леса предпочитают методы интенсивной терапии. Легкая разбитость давала о себе знать, но в целом я чувствовал себя бодро. Да и в душе не звучало эхо тоски.
Я поел и спросил у Ленарда, как добраться домой. Только сейчас я понял, что Анатолий Федорович не сказал мне этого.
- Ворота в ваше время находятся на левой ветке железной дороги, если выйти у Илхон-яра по направлению к Визимьярам, в трех километрах от развилки.
Я собрал лагерь, прибрал за собой, как положено: заложил кострище дерном и полил его, закопал несгоревший мусор.
- Ну, Ленард, я поехал.
- Спой еще раз песню про звездочку, - попросил он.
Это глупая слезливая песня Дольского, я не очень люблю ее, но для друга постарался:
«Мне звезда упала на ладошку,
я ее спросил: «Откуда ты?»...»
Наступило молчание.
- Счастливо, Ленард, - сказал я наконец, вставая, - много еще к тебе приходит?
- Хотелось бы больше. Счастливо, Дик. Хороший ты парень...
А мне осталось ехать и думать, что он хотел сказать после этой фразы. Что жалко меня? Жалко у пчелки. Жаль, что так получилось? Что ж, это мой крест, мой путь.

«Сделано», - откинулся от окна человек в черном.
« Это хорошо», - ответил старший, - хорошо, что он выжил, Анатолий Федорович».
«Я дискредитировал себя в его глазах. Побеседую, извинюсь.»
«Правильно. Это самый молодой. Выпьем за него?»
«Выпьем».
Плевать я хотел на них в своем апофеозе одиночества. От Светлого я поехал к Илхон-яру, по пути заглянув на Изи-яр (там я видел большое яйцо небесно-голубого цвета под водой, высотою в два человеческих роста. Прикрепленное ко дну белесой пеленой, оно тихо светилось изнутри). Еще заехал на Пынеж-яр, озеро в чаще. Оно маленькое, проточное, и деревья теснятся у самого уреза воды. Тут есть белые лилии, я вспугнул пару уток - селезня и его подружку, а луч солнца, едва пробившись сквозь толщу веток и листьев, подарил мне сказочную картину.
Да, я устал, смертельно устал. От всего этого. Ничего не хочу ни видеть, ни слышать. Просто ехать и смотреть на жизнь.
Да вот просто так не поездишь. Догонит и здесь горечь. Хоть вон Диконького вспомнить, которого я через пятьдесят лет поведу к маме.
Над рельсами поднимался вверх теплый воздух. В нем летали огневки и птицы, без умолку трещали кузнечики. Железнодорожное полотно раскалилось под солнцем и дышало свежим сосновым воздухом, источая запах креозота. Вот пробежал заяц, ошалелый какой-то. Черт возьми, я все равно...

Вечером Борок проехал между двух елок, у которых не было ветвей на обращенной к дороге стороне. Внешне ничего не изменилось; прибыв в Визимьяры, я взял курс на Йошкар-Олу.

The end.

Соглашаюсь с пунктами (№№ сверху вниз): 1, 8-11, 13-15, 18, 20, 22-24, 26, 27, 29, 30.

С остальными - категорически не соглашаюсь, т.к. предложенные изменения либо искажают язык, либо смысл.

Изменения внес. Лектор, еще раз спасибо!

Залил на http://slil.ru/26686934 (http://zalil.ru/upload/26686934) - качайте, кому надо !